19ХХ (продолжение)
Гущин не любил слово «НКВД», предпочитая ему «ЧК». В восемнадцать лет он убил первого врага, который не крался ночью с обрезом, - враг был фокусником между номерами в кабаре и потешал отрыжку нэпа с 20:00 до 20:15. Когда Саша дважды выстрелил в «мсье Глобо» у мсье выпала из-за пазухи охапка роз, а из цилиндра, вопреки ожиданиям, не выскочил кролик. Фокусник был в миру барыгой, а время – началом «белой стрелы». Как-то, Железный Феликс, ох%евший от чая с кокаином, предчувствуя скорую коррозию, дал начало «белой стреле» – уничтожению всей сволоты без суда и следствия… Гущин родился на юге и поэтому двигался по компасу, херя озера и тень, херя кайф размотать портянки и окунуться в холодную воду. На этом я закончу его биографию, упомянув, что в планшете лежала немецкая шоколадка, карта 34 года и кисет с махрой. Еще у него была холщовая сумка с немецким автоматом и двумя «лимонками»…
…Москва, Кремль. Сталин посмотрел в окно и с неудовольствием учел наличие аэростатов воздушного заграждения. Значит, ничего еще не изменилось…
…Зольженицын кушал мясо спи%енной коровы, ковырялся в зубах мизинцем, шевелил пальцами на ноге, словом походил на Цезаря. Еще он думал о Сталине, отрицательно и командире отряда – тоже отрицательно. Будучи с Арбата, он не понимал сущности материализма, а так же быдла, пулеметами сократившего историю дома Романовых, о комиссарах, поселившихся в двухкомнатных квартирах, о необходимости платить профсоюзные взносы, о том, была ли на самом деле Маргарита при Мастере… - Привет, сука! Зольженицин попытался оглянуться, но почувствовал ухом холодную трубку. Будучи развитым интеллигентом, он понял, что на войне – почти любая трубка – ствол. - Позвольте… - Следователь позволит. Что это за банда? - Мы не банда, мы… - Партизаны. Теперь, сука встал не оглядываясь и повел к своему партизанскому атаману…
Пацаны, опять , вопреки мамкам, ходившие снова на дорогу, принесли в этот раз много, в том числе и серебряный портсигар с гравировкой «На добрую память летчику, товарищу Синицыну. 1934 год.». А вот в горящий танк они так и не смогли залезть…
Командир отряда принял из мутного баллона, а затем его расстрелял чужак, стоявший за спиной часового- Зольженицина. Остальные тоже не поняли, но благоразумно обосрались… - Ну?!, -спросил Гущин, подмигивая неизвестно кому. - Ты, хто? - Новый ваш комиссар. Еще есть вопросы?
В 1970 году меня еще не было, но, если выйти на балкон, то справа светится неоновая вывеска «Универсама», а слева – мерцающие огни речного порта. Моя мама стояла на этом балконе и курила, курила потому, что неудачно вышла замуж, а моя бабушка напоминала ей об этом. Мама думала, что без вести пропавший дедушка (отец), чекист Гущин, никогда не возьмет ее за руку и не поведет на карусель. Конечно, война создала дефицит на отцов, но ей хотелось думать, что все обломы детства можно компенсировать своей линией поведения, вне зависимости от назойливых рекомендаций родственников. Родственников, как не крути – придавленных войной… Речной трамвайчик отошел от пристани порта, увозя на борту веселую компанию вчерашних детей- подснежников, оттаивающих от кислой беды коммуналок с фотоальбомами у которых не будет продолжения, вполне ординарно – вином, поцелуями и гитарой… Фашисты все же отвернули один раз с проторенного тракта, потому, что кто-то настучал, или просто – вдогонку за пацаном с очередным трофеем. Это были части СС, люди без всякого альтруизма и привязанности к лирике «Милого Августина». Они не разговаривали ни с кем и никого не строили – танк свернул две избы, а за ним, сытые молодчики начали косить из автоматов всё, что двигалось. Слава Всевышнему, что двигались только обезумевшие куры и овцы, селяне же поховались в подвалах… Через пятнадцать минут «боя», офицер отмахнул рукой в черной перчатке, тогда к делу перешли саперы. Они тащили зеленые мешки с баллонами и гофрированными шлангами, запускали зеленый газ во все щели. Из подвалов взвыл детский плач, а затем стали открываться потайные люки, с тершими глаза от горчичного газа, бабами и калечными мужиками в картузах. Калечные мужики любили жить и поэтом не кричали лозунгов, самые одаренные жевали партийные билеты, за которые, ранее сжевали бы самых ленивых односельчан с говном… Они готовились целовать со всей страстью, как целку-молодку нового, кожаного хозяина, но…
…Е%ануло с опушки сорокопятное орудие, и не единожды, как «Аврора», оно било ровно и в масть, превращая единственный танк и два бронетранспортера в хлам. - Подними чуток ,- орал Гущин пареньку – наводчику. - Не надо. Траектория оптимальная! - Люблю, я, мать вашу студентов. Мочи их! Кажется, партизаны, наконец, ощутили этот миг, миг победы. Кажется, они забыли про расстрелянного авторитета- командира с неподъемным партийным прошлым в оправдание ежедневному первачу… Они чистили эту пушку, извлеченную из болота три дня и три ночи. Погиб их Андрюха-балагур, когда сушили на костре два ящика снарядов и один перегрелся… Над всем этим рабством стоял чекист Гущин, самозванец, последний рыцарь «Белой стрелы». По всем этим бля%ством лежал командир – экс-кулак («Дело № 18559») с пулями в душе… - Командир, все! Гущин не переспросил. Пустой снарядный ящик улыбался опилками, вышедшими из-под какого-то рубанка в каком-то 199Х году... Эсэсовцы заняли оборону, профессионально. Их пулемет прижал к опушке всех. Всех, кто успел пригнуться: - Иван Антипенко, 34 года, механик МТС; - Владлен Кустов, 16 лет, пацан; - Митрофаныч, примкнувший, беспартийный; - Дубровский, студент… Гущин улыбнулся и неуклюже махнул рукой партизанам. Поправил разбухший за последние часы, планшет, хер знает с чем… - Мужики… Они притихли, притих и пулемет, не найдя цели. - Я ухожу. У меня есть жена. Нина. Мне нечего ей передать. И у неё будет ребенок. Хочу, чтобы это была дочка Вера. Не поминайте лихом… Он вышел с поднятыми руками. Навстречу эсэсовцам. У него было ровно три секунды, чтобы подойти к брустверу из в спешке наваленных, мешков с соломой, укрывших «кожаного» офицера. Три секунды горят запалы противотанковых гранат, две из которых лежали в планшете Гущина…
(продолжение следует)
|