Мой питерский друг время от времени радует меня неожиданными текстами. Вот и опять он это сделал. Надеюсь, и вам это покажется интересным.
СМЕХ И СЛЁЗЫ
И вдруг насмеялись. Наконец-то насмеялись. Не только залы, где совсем недавно ещё с аншлагом шёл Аншлаг… Даже телеканалы почувствовали: чем больше "смешного", тем ниже рейтинг. Звёзды эстрады новые настроения первыми и учуяли. Те же самые звёзды, смешившие миллионы, срочно перекроили свои физиономии. Боже, как они оказались слезливы! Авторы тоже перестроились. Вчерашний комик выходил на авансцену и, всхлипывая читал для разминки: - Вечером в ржаном закуте… Зал начинал хлюпать. Долгие стенания и рыдания, заменившие аплодисменты, удавалось остановить только расцарапыванием лица. После чего начинался главный монолог.
ОБЫЧНОЕ ДЕЛО
Самое обычное дело - в родительский день пойти в лес и найти своё дерево. Каждый раз оно, конечно, другое. Тоже дело обычное. Но найти его не трудно. Надо только в родительский день пойти в лес и найти своё дерево. Обычное дело. Там, в дереве, будут мама и папа, или сначала кто-то один из них, но потом всё-таки оба. Рассказывай им, как прошёл год, передавай приветы, поминай. Они расскажут тебе, как им хорошо там… за деревом, что ли? Где, всё равно не поймёшь, пока сам там не окажешься. Мама и папа будут радоваться твоим удачам и советовать, что делать в трудных ситуациях. Иногда постыдят и наставят. Проведут веткой по лицу, похлопают по плечу. А то и по попе. Всё, как в детстве. Обычное дело. Надо быть с ними в тот день простым и открытым. Скрывать что-то бесполезно. Они всё знают. Как в детстве. И не надо вспоминать обиды, они их сами напомнят. И в каждый родительский день хоть одна обида, да прояснится и уйдёт насовсем. Надо рассказать, как там у них на могилке. И при этом не врать, почему так давно там не был. Они скажут, где что прибрать, подкрасить, когда соберёшься. А если не соберёшься, как все эти годы, они посоветуют, как собраться, и это поможет тебе и в остальных делах. Не потому, что они оттуда, умилившись, помогут, а потому, что соберёшься. В лесу в этот день много народу. Все стоят молча или шепчут что-то. Поглаживают кору, перебирают веточки. Обычное дело. Потом они там, за своими деревьями засыпают, а через год каждый снова легко найдёт своё дерево, и молчание и шёпот возобновятся. И будет много услышано из того, что не слышали в прошлый год и даже тогда… ещё до деревьев. А рядом с твоим деревом, с тем, с которым молчишь, могут оказаться деревья, с которыми никто не молчит. К ним не пришли. Потому ли, что некому, потому ли, что некогда, потому ли, что не с чем, а если и есть с чем, то лучше не приходить… Обычное дело. Твоё дерево может рассказать тебе об одиноком соседнем дереве. И ты узнаешь, чьё оно. И пообещаешь передать привет тому, кто очень занят. Ты будешь говорить, как он очень-очень занят. И как часто их вспоминает. И что он уже шёл сюда… Вот мы буквально только что шли сюда вместе… и ему позвонили… срочно… Ведь бесполезно врать только своему дереву, только про себя. Обычное дело. А соседи… Они сейчас заснут, а через год проснутся в другом дереве, и рядом будет стоять их очень занятой… я.
Казалось бы, обычное дело… Проснуться на один день молодым красивым деревом. Услышать гул собственных соков и гул земли. Покачивать ветвями, как бы протирая небеса, золотить верхушку рассветом, позволить птичке покачаться на ветке вволю, поднести к её клювику гусеницу и даже собственную почку. И видеть всех этих людей, стоящих рядом. Слушать, как оглушительно они молчат, как, захлёбываясь, шепчут каждый о своём. Не врут, не хвастаются. Каждый о своём. Твои листья опадают один за другим, а тебе никто не молчит, не шепчет, а сосед сочувственно трётся о твой ствол и сообщает, как твой сын занят, как он шёл сюда, и у самого-самого леса… зазвонил телефон… ему очень некогда… у него всё хорошо… Странно, почему же он не пришёл вечером, почему не позвонил по делам отсюда, ведь мы в зоне охвата… Он всегда занят. Моя могилка совсем провалилась, а крест сломали хулиганы. Как бы ему понравилась моя верхушка, освещённая закатом. Он такой впечатлительный… Сможет ли он здесь засыпать… потом… так же, как я… когда к нему никто не придёт… Я, собственно хотел всего лишь… ведь он тогда сказал… а я ответил… и ещё потом… он не совсем меня понял… или не понял совсем… я ему сейчас объясню и он поймёт… я бы ему сейчас объяснил… и мы бы поняли, наконец… Чернота. Обычное дело.
С этого монолога снова начались аншлаги. На новый проект ломились. Билеты через Интернет раскупались за минуты. Виайпи-ложи изливали потоки слёз. Зрители в партере, рыдая, поднимали ноги, чтоб не промокли… Телевидение… Домохозяйки ревели на кухнях, прыгая с канала на канал. Супы перестали заправлять луком, ведь кухаркам казалось, что они его только что резали. Все блюда пересаливались из-за слёз… Перед боем Курантов заплаканный Президент поднял тост. Нос его чудовищно разбух и покраснел, как возрождённое им Знамя. И едва подняв бокал, он уже не в силах был держаться и отдался высочайшему катарсису. Он зарыдал, мужественно кусая губы, вытирая рукавом слёзы и истекающее из пламенеющего носа. Рыдания прерывали тост, и рыдающий электорат едва смог разобрать, что "сфо… сфо… сфо… рмули… рова… рова… рована нацио… нацио… цио… анальная ы-ы-ы… идея… это ы-ы-ы-ы… хва…хва… хватит-тит". Все так и поняли - хватит! И обнялись, и восплакали пуще, но миллионы ящиков дорыдали: - Хихи-хихи-хихи-кать, - после чего на тостующего напала икота, и он долго говорил в бокал: - …кать… кать… кать… Вышел, обливаясь слезами Премьер. За ним вице-… ещё вице-… ещё кто-то… Сквозь слёзы было видно, как они чувствительно обнимали икающего, целовали его, ещё что-то предпринимали, за слезами было не разглядеть, да и телекамеры запотели. Плохо увидели и того, кого Сам назвал Преемником. Увидели плохо, но разрыдавшись преданно зааплодировали по спинам близких, обнявшись с ними в Едином порыве, и глухие шлепки, щедро сдобренные всхлипами, прокатились по стране. Это была благостная ночь. И многие замёрзли в слезах. И улыбки не оскверняли их ликов, но украшали их судороги возвышенного плача. Электорат, выплакав все глаза, так и не рассмотрел Преемника. Даже на избирательных участках. Урны отсырели. Бюллетени слиплись, их, единогласно всхлипывая, считали на вес. Отсырев, они дали желаемые проценты. И достаточные для лигимитизации Преемника. Такую должность ввели в Конституцию. И ещё одну - Начальника-всех-губернаторов-и-всех-ветвей-власти. Неизбираемую, пожизненную. Единеогласновосплаканный Преемник, согласно Конституции, мог утверждать на эту должность только бывшего Президента. Этим Преемник брал на себя большую ответственность, т. к. отныне обязан был строго следить за всеми пожеланиями НВГВВВ. Изменения в Конституцию были внесены по объективным причинам. Во время инаугурации Преемник, клянясь, так обрыдался (вместе с электоратом), что сырость предыдущей Конституции стала очевидной. Еженедельные обращения Преемника начинались словами "Братья и сестры" и были очень жалостливы, что ещё больше удвояло слёзооборот. Ревмя ревевшие даже не сразу услышали, как какой-то мерзкий губастый мальчишка гнусно процедил: - Чёй-та вы все разнюнились? - и… хихикнул.
:ph34r:
|