- Странная у тебя квартира, - сказал он, когда я вышла на кухню. - Да, быть может… Он мне от дедушки досталась. - Москвичка ты? - Нет, парижанка. А квартира действительно была странная. Чужая какая-то, пустая, необжитая. Я жила там уже более семи лет, но кроме холодильника, стола, пары табуреток и дивана со старым телевизором «Горизонт» в ней ничего больше не было. Хотя нет, два года назад я купила себе магнитолу Sony (единственная вещь, что я купила домой)- через два месяца я сломала CD-проигрыватель, а еще через месяц и кассетную деку. Ах да, еще был журнальный столик и шкаф. Шкаф, пожалуй, был единственной ценной и живой вещью во всем этом интерьере. Деньги, что изредка у меня водились, обычно были направлены на то, чтобы в очередной раз захламить шкаф. - Ты недавно здесь живешь? - С чего Вы взяли? - Так показалось… - Семь лет – это давно? Даже не знаю, любила ли я эту квартиру. Не знаю, было ли за что её любить. Вообще, возможно ли любить что-то, а уж тем более однокомнатную странную квартиру без занавесок на окнах. Правда, иногда было занятно, лежа на диване, глядеть на падающий снег. Иногда за окнами вопила чья-то сигнализация, но, в целом, даже грохот Ленинградского я любила. Урбанистическая музыка потерявшейся души. А квартира.. Не знаю, чем-то, казалось, она походила на заброшенный, пустой колодец – уж если сюда попадешь, то вряд ли сможешь выбраться обратно, а если будешь опускаться все ниже и глубже, то и вовсе потеряешь то маленькое окошко в небо – окошко в мир. Что-то было в этой квартире, что-то такое волнующе пустое, словно черная дыра. Но нельзя было сказать, что это было отвратительное место, скорее нет, место это было завораживающее своей необустроенностью, несуразностью и какой-то смутой. Но вряд ли если бы мне предложили переехать в другое более удобное и уютное место я бы с радостью согласилась. Напротив, я бы вернее сказала «нет». Возможно, все от того, что эта квартира была частью моего собственного «я». Она была безразлична ко всему, как безразлична была и я. Квартира моя выглядела уставшей, да и я сама была смертельно уставшая. В принципе, для и в существовании этой жилплощади для меня не было смысла, впрочем, как и не было его во всем в последнее время, что бы я ни делала, что бы не происходило. Не думаю, что моя квартира бы сильно огорчилась уйди я однажды утром и не вернись ни под вечер, ни с утра, ни через день, никогда… Какое ей дело, какое дело этому фамильному склепу до меня? Да никакого в целом…. Но не смотря на это было что-то, что держало меня и не позволяло что-либо менять. Как затхлый запах остановившегося времени. Да, казалось, что время здесь вообще остановилось. Остановилось внезапно, вдруг, на каком-то непонятном промежутке своего бега. Просто раз и все – как будто «кирпич» перед его ходом. Может быть, такого понятия, как «время» внутри этой квартиры и вовсе не существовало. Очевидно, именно по этой причине лучшим занятием внутри этой квартиры было лежать на диване и наблюдать за тем, как падает снег, слушая грохот никогда не спящей Ленинградки. Наверное, в этой чуждой всем и всему квартире я была самым преданным её жильцом, самым органичным и естественным её предметом. Мы положительно с ней были безумно похожи. Будь я писателем или художником, то стала бы жить именно здесь, создавая что-то необычно мрачное и глубокое, а, быть может, нечто разухабисто веселое и потрясающее своей гениальностью. Что ни фраза, то цитата, что ни мазок – то шедевр. Но здесь жила всего лишь я. И я ничего не могла преложить этому обществу, кроме как бестолкового и никчемного прожигания жизни и нескольких наркозов в день. Я достала из холодильника «Гжелку» и оливки, поставила передо мною с гостем по рюмке и разлила по ним водку. - Тебе не стоит больше пить… - С чего Вы взяли? Честно признаться я вообще не понимаю, что происходит. Зачем я сейчас сижу на своей кухне с этим странным человеком, зачем он здесь, но самое главное, зачем я здесь. «Здесь» – вовсе не значило «именно здесь» на этой кухне, я не понимала зачем вообще я здесь в этой жизни, что я здесь делаю? Зачем я вообще живу, если все ради чего стоить жить я либо растеряла, либо вообще никогда не имела. Нужна ли я вообще кому-нибудь? Тем пяти-десяти человекам, что делаю наркоз каждое дежурство? Да нет, вряд ли, найдут другого анестезиолога. Последние полгода я пребывала в глубоком кризисе. Такое бывает, однажды сделав что-то, что поражает своей цельностью и завершенностью, понимаешь, что вот оно, ты этого добился! Со временем гордость за свершенное начинает ослабивать и проходить, понимаешь, что выше некуда, что дальше просто нельзя. И приходит опустошение. А потом ты начинаешь разрушать все вокруг себя, а когда это вокруг превращается лишь в руины и в пепелища мостов, и ты стоишь посреди этого, понимаешь, что кроме тебя больше и нет ничего и никого. Понимаешь, что ты сам все и сломал и растерял, и вот тогда ты начинаешь разрушать себя. Рушишь долго, с чувством, упорно, усердно, не пропуская ни малейшей мелочи, ни самой ничтожной детали. «Возродись из пепла!» А вот некому будет тебе об этом сказать, ты вся для этого сделал. Вот и мне эти слова сказать было некому. Тот, кто бы мог мне их сказать, ушел с утра и вряд ли когда-нибудь еще вернется. И деньги его я уже как-то глупо отдала. - А Вы сможете убить? – внезапно спросила я гостя. - Просто так? - Нет, если я попрошу. - А тебе зачем? - Мне? А мне просто не зачем дальше жить. Не хочу больше, скучно и бессмысленно, - невозмутимо ответила я. - «Доктор, я буду жить?» – «А смысл?» - Не смешно… - А я и не шут… - Ну так что? - Ты о чем это? - Вы сможете меня убить? - Ты действительно больная, тебе в «Кащенко» пора . - Я просто устала. Я встала из-за стола и пошла спать.
(Edited by rita tretyakova at 15:53 Май 14, 2003) |