Брат, сказала же - утреннее тебе чтение ;) лови! Решив, что надо бы продолжить начатое, а именно – заливание бокала янтарной жидкостью раксивы, я взяла третий бокал. Уже со льдом. Села в угол, туда не заглядывал желтый свет ламп бара, а гремучая смесь бегущих огней рекламы не мозолила глаза. Андроид – официант с улыбкой нарисованной словно детской шаловливой рукой, навеял совсем уж жуткие мысли о существовании. Стала пялиться в свой бокал, танец льда в котором заворожил и на миг заставил забыть о сучьей доле женщины на Калиматуре: приходится пахать на равных с мужиками, если хочешь жить, да и мужиков нормальных не осталось ведь. Вздохнула по-бабьи, вспомнив иностранишку. Часы на стене стали отбивать время, это, наверное, единственное земное изобретение, которое я воспринимаю с уважением. Каждый час достоин лучшего, чем просто тихо умирать. Когда я скопычусь, мне хотелось бы уйти из жизни также громогласно, как и время на этих часах – с хрипом, стонами и диким воем на весь бар. Запомни, мол, меня! Подумай, ЧТО сделал ты за этот час! Чем удивил себя и окружающих. А вот песочные часы меня просто раздражают – как можно так бесполезно ссыпаться? Тихо, мелочно, занудно. Ох, это точно не для меня. Если осяду на одном месте и построю дом (Абнет Всемогущий, неужели я ТАК подумала?), то все часы у меня будут с хорошим басом, чтобы каждый час моей жизни я слышала. Опять заворчал видеофон. Чтоб он сдох. Копаюсь с час, разыскивая по карманам его. Шарюсь, похлопываю себя по бокам, словно паралитик, и никак не могу понять – где эта маленькая электронная дрянь? Никогда у вас сердце не билось, словно кустрица на вертеле? Нет? Ой, только не врите мне, я вас насквозь вижу! Полно брехать, как волкород на четвертую Луну - новомодное словечко с Голубой - Калиматуре. Даже если не признались – мне стеснятся нечего – при взгляде на видеофон моя мышца стала качать кровь со скоростью последней «Королевы – 458» (разгон до светового прыжка – 7, 8 секунды). Я горько пожалела, что в животе болталось так мало спиртного. Только я подумала о раксиве, как она сделала кульбит в моих кишках и стала намеками продвигаться по пищеводу вверх. Звонил тот, что имя для меня было под большим запретом, чем 80 планет, с которых меня депортировали под угрозой смертной казни. Он – моя единственная и больная страсть. Тот, кто довел меня до совершенного апогея психической невменяемости и бросил умирать в агонии, как смертельно раненое животное. |