«Сижу в родном дому бутто в засаде, от печали сокрушаюся. От бесов постом да молитвою обороняюся. Живый в помощи Вышняго по 40 раз на дню читаю.
Ульяну-свет-сестрицу Матвей Савельич в манастырь услал наутро опосля ея приезда – неча, мол, в пост в гостях прохлаждатца. В манастыре-де, молитца да устои блюсти потребнее да пособнее. А я и поперёк слова сказать не мочна была, ибо до зари он ее услал, егда я почивала.
– Хде, –– вопрошаю, – свет-Ульянушка?
– В бороде! – сказывает. – Кляп в рот да к Христу за пазуху! Пущай там светит!
Я смолчала, а егда Савельич пополудни захрапел, взяла топор да клавикорды расхерачила под Матрёнин вой. Полно, миленькой мой! Наигралися в европскую культуру.
Матрёну он таперича к Гундосе самолично возит. Да клавикордную повелел во дворе возводить. Клавикорды из Гамбурха новые выписал, к лету ожидает. Бутто у мя топора на них не найдетца. Топор-то, чай, не клавикорды – в Москве сыскать яко два пальца об освальт.
Кафтан немецкий в слободе пошил, расхожее платье на выход. От мя в сундуке кованном под замком прячет, облачитца не решаетца. Да браду оброснути не смеет покуда. Ведает, што с топором встречу. Да с молитвою. Аще и не сподобился, обаче замыслил.
Сижу на Благовещение одна, пирог посный с сигом щипаю, кручинюся. Слышу –– в ворота стучат. Отворяй, кричат, хозяйка! Пётр Михайлов, десятник второво десятка Преображенского полка к те пожаловал!
Я сперва обробела зело, опрометком в погреб кинулася, кричу Лукерье – скажи, мол, нет никово! Засим думаю –– э, нет, батюшко. Где наша не пропадала! Господь со мною!
Перекрестилася. Вылезла. Кочергу взяла. – Впускай шельму!
Заходит с дружками своими. Я поклон отвесила с неохотою. Яко десятнику. Мол, не ведаю, хто таков истинно.
– Здрава будь, – говорит, – любезная Акулинка Викентьевна. Всякое почтение тебе чиню с превеликими приветом. А ты пошто с кочергою встречаешь?
– И ты не хворай, – ответствую. – А с кочергою, ибо времена нынче неспокойные. Ходют всякие. Засим добро да устои пропадают.
– Што ж пропало у тя, матушка?
– Покой да благолепие, батюшко. Слыхал ли, што царь учинил? Велел брады оброснути да в немецкое платье облачитца. Да ты садись, чего замер-то. Лукерья, ищо пирогов да ушицы неси! Да кундюмов!
Сел с дружками. Ржут аки кони.
– Што ж дурного? Царь тебе окно в Европу рубит. Вся Европа в кафтанах оных да без бород ходит.
– И пущай себе ходит, батюшка, а нам сие пошто? Што немцу кафтан, то русскому – смерть. В которой посудине дёготь побывает – и огнём не выжжешь! С малого зачинаетца, а там и до глобализации с цыфиризацией недалече. Не успеешь оглянутца, яко иноагенты, камьюнити, новая этика, чипирование да пять-джи подтянутца. Отовсюды превеликий смертный страх.
– Што-што?
– Апокалипсисом из окна тово дует – вот што! Тому надобно противитца! Границу да скрепы на засове держать надобно! Рассказать те, яко во миру моём диковинном, во снах моих виденном, со злом сим неодолимым борютца, а справитца не могут?
– Расскажи. За оным и заехал к тебе. Сказки твои малахольныя послушать, покуда в Архангельск не уехал.
– Так слушай. Кушай да слушай.
Дотемна ему сказывала про мир мой диковинный, про беды да кудесы ево непотребные. Хохотал да дивился зело поначалу, засим задумался, воскручинился. Уезжал смурной. Учинила, небось, сумнения. Всю горницу опосля нево святой водой окатили.
Савельич с Матрёною воротился – подивился, пошто, мол, так мокро?
– От слёз моих, – сказываю, – батюшко, горьких, над душою твоею пропащей пролитых. Лутче бы я на свет не родилася, не ведаю я, за что мучеюся. Спасаю тя неустанно».
Акулина Викентьевна
https://www.facebook.com/akulina.dreams?__cft__[0]=AZXbVqJiJFW-rwOJqZ5s2RSgSLdvQe-e1Rbd-3aHRwYRXnc_dnt-tRDw6n1aMziUpJz7njyFhuEMWgJKHcUKOGPZdNbYwXBgFQB-bF9Tbc6PQW_n6GH_aJtQCzwMeBbH2Vz5Lf1LY1AMO-DEppA-r7xs&__tn__=-UC%2CP-R
Религия [часть 3], Продолжение
Страницы: (665) « Первая ... 600 601 602 603 604 605 606 607 608 609 610 611 [612] 613 614 615 616 617 618 619 620 621 622 623 624 ...
Последняя »
