* * * Это было. С. Киевское, Крымский р-н.
Разговор с фронтовиком. В деревне утро. Тихая слободка, Семь хат стоят вдоль речки Кудако. Вчера мы с бабой Женей гнали водку, Сегодня пьём парное молоко. И так нам хорошо! С утра – прохлада, Макаем в кружки ароматный хлеб. Я- на рыбалку, с бабушкой нет сладу: Несёт галоши, в тапках я нелеп… Ведро и черви, удочки. Привычно Иду я по Бригадной, как король. Вдруг у моста я слышу окрик зычный: - Постой-ка, Сашка! Ну-ка, Сашка, стой! - Привет, дядь Федя! Как твое здоровье? - Та ничего. А Верка вон, лежит. Я выпил, Сашка. Вдарила корова, Вот, бок болит. Ты принеси курить. Прижала к стенке, биссова зараза, Нельзя к ней подходить с её спины. Тут хрустнуло, та два или три раза, Ну а рука… Рука болит с войны. Я выпил, Сашка. Что, нельзя мне выпить? Я, знаешь, Сашка, плачу каждый раз. За что я воевал? За что мы гибли? Чтоб немцы-гады жили лучше нас? Их возят, Сашка, на поля сражений, У них есть всё: и деньги, и жильё. А что у нас? Пойди спроси у Жени: Одни воры, евреи да жульё…
Он закурил, мне как-то грустно стало. Знать, передался мне его настрой. И он добавил: - Полегло немало. А я зачем-то до сих пор живой… Эх, Сашка, мы держали оборону, Сказали, очень важный был рубеж; И были мы на первом эшелоне, Где нет на выживание надежд. И всех определили по траншеям, Разбили нас по флангам и центрам. Я с пулемётной лентою на шее Пополз к высотке. Двое - по бокам. Нас трое было, Сашка, трое всего было, Три пацана, 17-20 лет. А немцев, Сашка, много мы побили, Но шли они, конца и края нет… Как будто их штампуют там, с запасом, А мы прижались к брустверу лицом. Какой там бруствер – это просто насыпь, Пригорок, нашпигованный свинцом. Их пулям, Сашка, не хватало лёту, Дробились камни, свист вокруг стоял. Я с перегретого докрасна пулемёта Прицельно бил, и наугад стрелял, Не разберёшь… Побитые стонали, И нечем было кровь перевязать; А немцы шли, стреляли и стреляли, Стреляли все, кто мог еще стрелять! И тут из бронированной машины Крупнокалиберный пальнул! Не карабин. Прошил наш бруствер, словно мешковину, Упали все. Поднялся я один. Поднялся я, рванулся к пулемету, Что ранен был- потом лишь рассмотрел; И бил я, Сашка, им по ихним мордам, Высматривая их через прицел! И думал: вот сейчас, по мою душу, Летит свинец. Устал я, мне пора… Я лягу рядом с теми, кого слушал, С кем хлеб делил, и говорил про баб… Но так случилось – выиграли мы битву, Отбили немца. С горечью утрат Я плакал не от боли, а от мысли, Что плачу я, а пацаны молчат!.. Лежат они, простые рядовые, На бруствере, идущем под уклон. Красивые… Но больше не живые. Не сдавшие смертельный эшелон. А я вот выжил, Сашка, для чего-то. Мне пацаны те снятся кажну ночь. Горел я в танке, и тонул в болоте, В сугробах мёрз, а выжил. Для чего-ж? Чтоб под коровой сдохнуть, под бодатой? Так лучше б мне сгореть тогда огнём… Ты, Сашка, вот что. Мы с тобой – солдаты… Давай-ка пацанов тех помянём! Мы пили с дядей Федей самогонку, Он говорил, и плакал невпопад. И стало мне так стыдно и так горько, Как будто сам я в чём-то виноват.
Уж нету тёти Веры, бабы Жени, Давно и дяди Феди стихла боль. Я на Бригадной – никаких сомнений – Пусть кто угодно, только не король. Но дадено , видать, мне было свыше Чтоб всем вам этот случай рассказать, И я пишу о том, о чем услышал. Я не могу об этом не писать. 2011г. ///////////////////////////////////////////[B][/B] |